Бжезинский высказал здравую мысль о том, что в перспективе было бы, видимо, хорошо постепенно ввести в практику взаимные обмены и по военной линии.
Так началось мое взаимодействие с Бжезинским (мы звали друг друга по имени: Збиг и Толя). Наши встречи были не столь частыми, как с Киссинджером, который выступал сразу в двух ролях — и госсекретаря, и помощника президента. И все же мы встречались довольно регулярно. На меня он производил впечатление интересного, эмоционального, высоко-эрудированного собеседника, хотя и с четким идеологизированным мировоззрением. Он предпочитал концептуальную дискуссию, а не детальное обсуждение текущих переговоров по разным вопросам наших отношений.
Бжезинский, как правило, не принимал непосредственного участия в переговорах с советскими представителями, хотя и был, разумеется, в курсе событий и участвовал в разработке американской позиции. Ему не довелось, как Киссинджеру, одному ездить в Москву для деловых встреч с советским руководством или наедине встречаться с Громыко. Эта роль в администрации Картера была возложена на Вэнса. В какой-то степени, по моему впечатлению, этому мешало самовнушение Бжезинского, что он, как хорошо известный Москве давний критик Советского Союза и антикоммунистический идеолог, не особенно подходил для такой роли. Во всяком случае это никак не уменьшало его влияния в администрации в вопросах отношений с Советским Союзом, что в основном негативно сказывалось на наших делах, хотя порой он и пытался играть конструктивную роль. Мне лично кажется, что такая роль могла бы возрасти, если бы Картер использовал его не в качестве основного оппонента по советским делам, а наделил бы его определенной долей ответственности по ведению конкретных переговоров с нами по отдельным вопросам (как это было в контактах администрации с Китаем).
У нас с Бжезинским установилась полезная практика неофициальных встреч за завтраком у него в кабинете или у меня в посольстве. Несколько раз мы с женой и внучкой бывали у него дома. Жена его — оригинальный скульптор. Играли мы с ним в шахматы (а как кончались партии — это уже „государственный секрет").
Картер излагает свою позицию Брежневу. Моя первая беседа с новым президентом
Буквально с первых дней администрация Картера вплотную стала заниматься проблемами советско-американских отношений, но в первую очередь вопросом об ОСВ. Уже 26 января Вэнс передал мне конфиденциальное послание. В своем послании президент подчеркивал, что будет добиваться „улучшения отношений с СССР. Этой цели я буду уделять лично пристальное внимание так же, как и госсекретарь Вэнс… Наши страны, если проявят настойчивость и мудрость, в состоянии избежать гонки вооружений. Я заявил американскому народу, что твердо буду добиваться ликвидации всего ядерного оружия".
„Имеются три области, в которых может быть достигнут прогресс на пути к этой цели", — продолжал он. Важнейшим шагом президент назвал безотлагательное достижение соглашения по ограничению стратегических вооружений. Скоро можно заключить и соглашение о контролируемом всеобъемлющем запрещении всех видов ядерных испытаний. Важно также возобновить усилия в целях достижения прогресса на переговорах о сбалансированном сокращении вооруженных сил в Центральной Европе.
Картер отмечал необходимость совместного предотвращения кризисов в беспокойных районах мира, которые могли бы привести к возобновлению опасных конфликтов. Особо он упомянул Ближний Восток.
Придавая важное значение улучшению двусторонних экономических отношений, он в то же время подчеркивал, что „мы не можем быть безразличны к судьбе свободы и индивидуальных человеческих прав".
В заключение Картер писал: „Я ожидаю встречи с Вами и обсуждения на этой встрече как наших расхождений, так и наших общих интересов. Тем временем я предлагаю, чтобы мы оба делали все, что в наших силах, для содействия процессу улучшения советско-американских отношений".
Я считал, что послание Картера в целом открывало вроде неплохую перспективу для переговоров по разоруженческим проблемам. Но в то же время слова президента о его „небезразличии к судьбе свободы и индивидуальных человеческих прав" были сигналом того, что этот вопрос может постоянно отравлять наши отношения.
Спустя несколько дней Картер пригласил меня в Белый дом для беседы, на которой присутствовали Вэнс, Бжезинский, Бартоломью (в таком составе президент обычно принимал глав правительств или по крайней мере министров иностранных дел). Поскольку с нашей стороны я был один, то в шутливой форме заметил, что численный перевес был явно на американской стороне. Я еще раз поздравил Картера с победой на выборах в президенты. Он не без удовольствия заметил, что происходит из самой гущи американского народа и что только в Америке рядовой человек может стать „императором", т. е. президентом. В ответ я рассказал ему один исторический курьез. Один из маршалов Наполеона, Бернадот, как известно, стал королем Швеции. Придворные врачи замечали за ним одну странность: он никогда не снимал рубашку, когда они его обследовали в случаях недомогания. Королевский двор терялся в догадках. Когда же он умер, то обнаружилась причина столь странного поведения: на его груди были вытатуированы слова: „Смерть королям!" Татуировка была сделана, когда Бернадот свергал короля в революционной Франции. Картер и его советники рассмеялись. Атмосфера встречи приняла более непринужденный характер. По словам президента, он пригласил меня, чтобы установить личный контакт, имея в виду дальнейшую работу по развитию советско-американских отношений. Он просил передать Брежневу, что президент США действительно искренне настроен в пользу развития советско-американских отношений. Возможно, в Москве считают по опыту других президентских кампаний, что сказанное мною в ходе предвыборной борьбы предназначалось лишь для привлечения голосов избирателей и что, став президентом, я многое забуду, сказал он. Хочу подчеркнуть, что это не так. И в первую очередь это относится ко всему, что мною говорилось по ОСВ и о принятии совместно с СССР важных мер в этой области, отметил президент. Я действительно хочу и надеюсь совместно с Генеральным секретарем добиться заметных реальных шагов по ограничению гонки вооружений и по их сокращению в период моего президентства, подчеркнул Картер. Он сказал далее, что хочет установить отношения доверия с Генеральным секретарем. В частности, хотел бы предложить на рассмотрение Брежнева некоторые меры, которые могли бы упрочить доверие не только между правительствами обеих стран, но и между военными, что является, в шутку заметил он, значительно более трудным делом. Например, продолжал Картер, мы знаем, так же, как и вы, о всех случаях испытательных запусков ракет в наших странах. Почему бы нам негласно не уведомлять друг друга, скажем за 24 часа, что будет проведен очередной испытательный запуск (а не случайный „самопуск"). Или ввести в практику обмен военными делегациями, чтобы военные могли поближе познакомиться друг с другом. Главное же, подчеркнул президент, заключается в том, что напряженность между нашими странами и соответственно военные расходы резко снизились бы, а доверие значительно возросло, если бы обе стороны договорившись между собой о минимальном уровне стратегических вооружений, необходимом и достаточном для уверенности, что руководство каждой страны обладает нужным оборонительным потенциалом для предотвращения нападения на нее. Но в то же время этот уровень не должен внушать Другой стороне опасения, что с помощью этого потенциала — если он будет использован для нанесения „первого удара" — она может быть полностью уничтожена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
